Фата-Моргана (11)
Dec. 12th, 2004 08:15 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
kirulyaНачало Предыдущая часть
Мессир Леонардо преподавал нам механику и геометрию, науку о свойствах металлов, воды и воздуха. Он говорил, что грош цена механику, если он не сможет вписать свое детище в мировую сбалансированную систему и изобразить то, что придумал. Хотя сам он всегда так торопился, что оставлял свои заметки лишь в эскизах и набросках. Фаты не раз пеняли учителю за это - я сама видела.
Невозможно было оторвать от него глаз, когда он скупыми мазками чертил на угольной доске изображение рычага и навешивал на него блоки и грузы. Вся эта механика тут же приходила в движение, восхищая простотой и логикой. Мы пытались повторить рисунки учителя, но ни у кого не выходило так четки и красиво, как у него.
- Посмотрите друзья мои, - говорил мессир Леонардо, - все в мире имеет свою сокровенную тайну и связь. Нагрейте металл и он будет течь, как вода. Испарите воду и заключите ее в толстостенный сосуд - вода окажется сильнее металл: пар вырвется на свободу, если вы продолжите нагревать его. Бросьте с огромной высоты человека, но раскройте над ним защитный балдахин из крепкого шелка - и человек не умрет от удара о землю, а плавно опустится, не причиняя вреда своим конечностям.
Он быстрым движением откинул назад свои длинные волосы и продолжил:
- Пропорции! Они властвуют над миром. Они уравновешивают борьбу стихий. Посмотрите, дети мои, как гармонично тело человека! - Он подошел к доске и нарисовал силуэт человека, заключенного в окружность. - Размах его рук соответствует высоте тела, а голова составляет одну восьмую часть этой высоты...
- Не всегда... - громко вздохнул со своего места Нцару, и мы все неожиданно рассмеялись.
Он родился в пещере, просторной и теплой, где всегда горел огонь, поддерживаемый старухами. Они не могли заниматься собирательством, а племя не позволяло себе такой роскоши - держать никчемных членов, вот они и не спали, следя за тем, чтобы не угас тлеющий огонек.
Своего отца Нцару не знал. Им мог оказаться любой из тридцати крепких мужчин, составляющих одну общину. А вот мать запомнил навсегда. У-гана была высокой крепкой женщиной, кормившей его до той поры, когда в третий раз наступило лето.
Гу взял наполовину обгоревший прут из костра и провел на стене пещеры несколько линий. Вместе эти линии сложились в изображение быка. Но бык был какой-то неправильный, хромоногий, такой же, как Гу.
Нцару с восторгом следил за движениями старика, а потом отобрал у него веточку и дрожащей рукой пририсовал быку ноги.
- Верно, - похвалил его Гу. - Рисуй дальше.
Это занятие настолько захватило Нцару, что он забыл о голоде и сне и все рисовал и рисовал, стараясь точнее изображать животных.
А потом рисунки мальчика увидел вождь племени, рослый мужчина, весь заросший черными жесткими волосами, и инстинктивно, словно находясь на охоте, выхватил копье и послал его точно с середину нарисованного оленя.
Копье отлетело в сторону, но в на следующий день охотники вернулись с богатой добычей, убив, среди прочих животных и красавца оленя с ветвистыми рогами. Был устроен пир, на котором члены племени, голодавшие до сих пор, наелись до отвала.
Вождь не знал старой пословицы «post hoc ergo propter hoc - после этого - следовательно вследствие этого», на логической ошибке которой было основано немало неправильных заключений, и приказал Нцару рисовать животных каждый раз, когда его воины соберутся на охоту. Мальчик подчинился, для него это было в радость, а мужчины племени тренировали глаз и руку, целясь в нарисованных на стене животных. Нцару рисовал схватку со страшным пещерным медведем, с саблезубым тигром-махайродом, и отовсюду охотники его племени выходили победителями.
С этого времени племя зажило лучше, так как натренированные воины стали приносить больше добычи, появилось больше детей - женщины рожали непрерывно, а шкур оставалось так много, что даже подростки, ходившие до тех пор голышом, стали щеголять в выделанной коже.
Но Нцару постигло горе. Его мать, добрая У-гана, умерла родами, и мальчик горько рыдал, когда вождь приказал унести ее четырем дюжим воинам.
Рисовать не хотелось. Нцару сидел, забившись в темный угол пещеры, и тихо подвывал, выражая таким образом тоску по своей матери, доброй и теплой.
К нему приблизился старый Гу:
- Пойдем, я тебе что-то покажу...
Он заковылял в дальний угол пещеры и принялся раскапывать утрамбованный пол. Через несколько минут Гу достал два кожаных мешочка.
То, что нарисовал Нцару в последующие дни, стало настоящим шедевром. На гладкой стене отразилась целая батальная сцена. Охотники преследовали стадо оленей, бросали в них копья. Текла кровь, свистел ветер, олени мчались из последних сил, а дорога была усеяна телами убитых животных.
Эта картина оказалась последней картиной маленького художника. Спустя несколько дней старый Гу дал ему выпить остропахнущий пряный отвар трав и Нцару заснул. Во сне с ним заговорил голос. Голос спросил, хотел бы мальчик научиться рисовать еще лучше? Чтобы краски не блекли, а оставались навечно... Хочет ли он научиться понимать язык животных, разговаривать с ними? И еще много чего шептал голос. И Нцару согласился. А когда проснулся, то оказался во дворце фаты Морганы.
(продолжение)
 |
Сейчас я уже не могу отчетливо вспомнить те первые впечатления от Школы. Мы с Лизеттой жили в разных концах дворца и встречались крайне редко - только в большой общей столовой или на прощальных вечерах, когда воспитанники покидали дворец и устремлялись во взрослую жизнь. Меня определили в Сферу мессира Леонардо - знаменитого механика и инженера. В Сфере, кроме меня, постоянно находились еще двенадцать воспитанников, и все они были мальчиками. Поначалу мне было неловко, и я часто опускала глаза долу, но вскоре, надев такую же рабочую одежду, как и они, перестала дичиться. Мессир Леонардо был высоким мужчиной средних лет, у которого в окладистой черной бороде пробивались серебряные нити. Он обладал густым низким голосом и светлыми глазами, в которых светился острый ум. Рабочая куртка сидела на нем с завидным изяществом. С его обликом знатного синьора, переодевшегося в мастерового, чтобы потрафить своему любопытству, не вязались только кисти рук. У мессира руки были грубые, большие, с ногтями лопаточкой, и я не раз удивлялась, глядя, как он ловко управляется с малюсенькими невесомыми частями точнейших часов. |
Мессир Леонардо преподавал нам механику и геометрию, науку о свойствах металлов, воды и воздуха. Он говорил, что грош цена механику, если он не сможет вписать свое детище в мировую сбалансированную систему и изобразить то, что придумал. Хотя сам он всегда так торопился, что оставлял свои заметки лишь в эскизах и набросках. Фаты не раз пеняли учителю за это - я сама видела.
Невозможно было оторвать от него глаз, когда он скупыми мазками чертил на угольной доске изображение рычага и навешивал на него блоки и грузы. Вся эта механика тут же приходила в движение, восхищая простотой и логикой. Мы пытались повторить рисунки учителя, но ни у кого не выходило так четки и красиво, как у него.
- Посмотрите друзья мои, - говорил мессир Леонардо, - все в мире имеет свою сокровенную тайну и связь. Нагрейте металл и он будет течь, как вода. Испарите воду и заключите ее в толстостенный сосуд - вода окажется сильнее металл: пар вырвется на свободу, если вы продолжите нагревать его. Бросьте с огромной высоты человека, но раскройте над ним защитный балдахин из крепкого шелка - и человек не умрет от удара о землю, а плавно опустится, не причиняя вреда своим конечностям.
Он быстрым движением откинул назад свои длинные волосы и продолжил:
- Пропорции! Они властвуют над миром. Они уравновешивают борьбу стихий. Посмотрите, дети мои, как гармонично тело человека! - Он подошел к доске и нарисовал силуэт человека, заключенного в окружность. - Размах его рук соответствует высоте тела, а голова составляет одну восьмую часть этой высоты...
- Не всегда... - громко вздохнул со своего места Нцару, и мы все неожиданно рассмеялись.
 |
Это был тот самый волосатый мальчик, к которым мы с Лизеттой познакомились в первый день. - Вот у меня руки, - Нцару широко развел их в сторону, - гораздо длиннее туловища. И я сутулюсь. - Ничего, - ободрил его учитель. - зато вы, неандертальцы, живете в таком согласии с природой, что нам, нынешним, и мечтать не приходится. И действительно, Нцару обладал даром ступать по траве, не приминая ее, стрекозы садились к нему на ладонь и не боялись, что он их прихлопнет, а слоны и олени на его рисунках дрожали от бега на месте. Мне он сразу понравился. Было ясно, что за некрасивой внешностью прячется нежная душа. Как-то, между занятиями, мы разговорились и Нцару поведал мне свою историю. |
Он родился в пещере, просторной и теплой, где всегда горел огонь, поддерживаемый старухами. Они не могли заниматься собирательством, а племя не позволяло себе такой роскоши - держать никчемных членов, вот они и не спали, следя за тем, чтобы не угас тлеющий огонек.
Своего отца Нцару не знал. Им мог оказаться любой из тридцати крепких мужчин, составляющих одну общину. А вот мать запомнил навсегда. У-гана была высокой крепкой женщиной, кормившей его до той поры, когда в третий раз наступило лето.
 |
Мужчины ходили на охоту, но не всегда возвращались с добычей. Тогда, чтобы унять мучительный сосущий голод, они садились в кружок возле костра и выли, а маленький Нцару брал острый кусок кремня, оставшийся от обработки наконечников копий и царапал на стене узоры. За этим занятием его застал старый Гу - сморщенный и охромевший на левую ногу после встречи с саблезубым тигром. Он ходил с трудом, опираясь на суковатую палку. Гу мог ловко оббить кусок кремня, что выходил прекрасный нож, мог расщепить на тонкие иглы берцовую кость медведя, и был признанным авторитетом в племени. Когда мужчины, вернувшись с охоты с хорошей добычей, сваливали ее у костра, именно Гу, и никто другой, занимался дележом. И одну часть, самый вкусный тук или нежное мясо, он бросал в костер, дабы и духи возрадовались. - Что ты делаешь, Нцару? - Не знаю... Просто хочу унять голод, а эти черточки заставляют меня забыть о том, что живот мой пуст. |
Гу взял наполовину обгоревший прут из костра и провел на стене пещеры несколько линий. Вместе эти линии сложились в изображение быка. Но бык был какой-то неправильный, хромоногий, такой же, как Гу.
Нцару с восторгом следил за движениями старика, а потом отобрал у него веточку и дрожащей рукой пририсовал быку ноги.
- Верно, - похвалил его Гу. - Рисуй дальше.
Это занятие настолько захватило Нцару, что он забыл о голоде и сне и все рисовал и рисовал, стараясь точнее изображать животных.
А потом рисунки мальчика увидел вождь племени, рослый мужчина, весь заросший черными жесткими волосами, и инстинктивно, словно находясь на охоте, выхватил копье и послал его точно с середину нарисованного оленя.
Копье отлетело в сторону, но в на следующий день охотники вернулись с богатой добычей, убив, среди прочих животных и красавца оленя с ветвистыми рогами. Был устроен пир, на котором члены племени, голодавшие до сих пор, наелись до отвала.
Вождь не знал старой пословицы «post hoc ergo propter hoc - после этого - следовательно вследствие этого», на логической ошибке которой было основано немало неправильных заключений, и приказал Нцару рисовать животных каждый раз, когда его воины соберутся на охоту. Мальчик подчинился, для него это было в радость, а мужчины племени тренировали глаз и руку, целясь в нарисованных на стене животных. Нцару рисовал схватку со страшным пещерным медведем, с саблезубым тигром-махайродом, и отовсюду охотники его племени выходили победителями.
С этого времени племя зажило лучше, так как натренированные воины стали приносить больше добычи, появилось больше детей - женщины рожали непрерывно, а шкур оставалось так много, что даже подростки, ходившие до тех пор голышом, стали щеголять в выделанной коже.
Но Нцару постигло горе. Его мать, добрая У-гана, умерла родами, и мальчик горько рыдал, когда вождь приказал унести ее четырем дюжим воинам.
Рисовать не хотелось. Нцару сидел, забившись в темный угол пещеры, и тихо подвывал, выражая таким образом тоску по своей матери, доброй и теплой.
К нему приблизился старый Гу:
- Пойдем, я тебе что-то покажу...
Он заковылял в дальний угол пещеры и принялся раскапывать утрамбованный пол. Через несколько минут Гу достал два кожаных мешочка.
 |
- Что это? - мальчик раскрыл один мешочек. Внутри был красный порошок. - Гу, ты умеешь высушивать кровь? - Нет, - серьезно покачал тот головой, - это охра. Нцару достал немного порошка и растер его между пальцами. Они тут же окрасились в кроваво-красный цвет. Мальчик испугался и вытер пальцы о стенку. На стене остались следы. Старый Гу молча наблюдал за ним. - Слушай, Гу! - вдруг радостно воскликнул Нцару. - Теперь мои быки и олени будут еще живее! - Еще живее? - усмехнулся старик и протянул ему второй мешочек. Там был известняк, размолотый в порошок. - Возьми, - протянул он их Нцару. |
То, что нарисовал Нцару в последующие дни, стало настоящим шедевром. На гладкой стене отразилась целая батальная сцена. Охотники преследовали стадо оленей, бросали в них копья. Текла кровь, свистел ветер, олени мчались из последних сил, а дорога была усеяна телами убитых животных.
Эта картина оказалась последней картиной маленького художника. Спустя несколько дней старый Гу дал ему выпить остропахнущий пряный отвар трав и Нцару заснул. Во сне с ним заговорил голос. Голос спросил, хотел бы мальчик научиться рисовать еще лучше? Чтобы краски не блекли, а оставались навечно... Хочет ли он научиться понимать язык животных, разговаривать с ними? И еще много чего шептал голос. И Нцару согласился. А когда проснулся, то оказался во дворце фаты Морганы.
(продолжение)
