Лехаим, ромалы!

Разговариваю с дядечкой кавказской наружности.
- Ох, милая, хорошие времена были. Та сама-то откуда будешь?
- Из Питера (я всегда так говорю гражданам кавказской наружности).
- Хороший город. Я там бывал. Всегда останавливался в гостинице Красноармейской. Там еще ресторан был на пароходике. Знаешь?
- Нет, не знаю.
- Ну как же! В нем цыгане пели. Я зашел, достал 25 рублей, им бросил, пусть споют "Эвейну шалом алейхем!" Восьмидесятый год был!
- И как, спели? - спрашиваю я, еле сдерживая смех.
- Конечно. С плясками, и плечали трясли. Пусть все знают евреев из Нальчика!
Пискнув "профессору Хачикяну больше не наливать" я упала под стол, сраженная картиной цыган, поющих на иврите.
Когда дядечка ушел, я подумала: "А ведь и я буду вспоминать, как в пражском трактире "У чаши" я заказала "Хаву Нагилу""...

Лехаим, ромалы!

Разговариваю с дядечкой кавказской наружности.
- Ох, милая, хорошие времена были. Та сама-то откуда будешь?
- Из Питера (я всегда так говорю гражданам кавказской наружности).
- Хороший город. Я там бывал. Всегда останавливался в гостинице Красноармейской. Там еще ресторан был на пароходике. Знаешь?
- Нет, не знаю.
- Ну как же! В нем цыгане пели. Я зашел, достал 25 рублей, им бросил, пусть споют "Эвейну шалом алейхем!" Восьмидесятый год был!
- И как, спели? - спрашиваю я, еле сдерживая смех.
- Конечно. С плясками, и плечали трясли. Пусть все знают евреев из Нальчика!
Пискнув "профессору Хачикяну больше не наливать" я упала под стол, сраженная картиной цыган, поющих на иврите.
Когда дядечка ушел, я подумала: "А ведь и я буду вспоминать, как в пражском трактире "У чаши" я заказала "Хаву Нагилу""...